Хокку
Литературоведы до сих пор не могут прийти к единому мнению о том, сколько типов японской поэзии существует. Все потому, что литература этого народа не укладывается в строгие рамки и с трудом поддается классификации. Тем не менее можно выделить несколько основных типов, одним из которых является хокку (хайку).
Хокку восходит к средневековому поэтическому жанру вака, но в 16 веке стало отдельным жанром. Какие характерные особенности имеет классическое хокку?
- Трехстишье.
- Отсутствие рифмы.
- Состоит из 17 слогов.
Тем не менее многие поэты отходили от такой структуры.
Японские хокку Мацуо Басё
Самым известным поэтом, который создавал японские хокку, считается Мацуо Басё. Он родился 1644 году и уже с детства увлекался стихами китайских поэтов, позже он стал учителем поэзии. Будучи дзен-буддистом, Басё вложил в свои стихи все, что характерно для этого учения:
Читайте также: «Эра Рейва» начнется в Японии с императором Нарухито
- спокойствие,
- свободу (освобождение разума),
- безмятежность,
- выражение того, что не поддается точному описанию.
Основные темы хайку Басё – это одиночество, бедность, красота, внутренние переживания окружающей действительности. Одними из самых известных трехстиший этого поэта являются такие:
«Старый пруд.
Прыгнула в воду лягушка. Всплеск в тишине».
«Луна-проводник
Зовет: «Загляни ко мне». Дом у дороги».
«Блохи, вши,
Лошадь мочится У изголовья».
Из первого хокку становится понятно, как поэт внимателен к деталям того, что происходит вокруг, но созерцание в принципе характерно для дзен-буддистов. Чтобы заметить такие вещи, необходимо одновременно находиться в состоянии полной расслабленности и при этом быть максимально сосредоточенным.
Второе трехстишье указывает на внутренние переживания одиночества поэта. Поскольку для японской поэзии не характерно такое понятие, как лирический герой, то можно говорить о том, что Басё сам переживает все эти эмоции.
Если бы третье хокку было написано европейским поэтом, то это было бы больше похоже на жалобу. Однако Басё выражает, скорее, иронию по отношению к тяжелым обстоятельствам, в которые он попал.
Танки о любви Рубоко Шо
Танки о любви Рубоко Шо
ТАНКИ
Перевод со старояпонского Питера Энгра
«Ночи Комати, или Время Цикад», Все тихо Только крики сторожей Стук колотушек, сладостные вздохи Порою нарушают тишину Гостиницы
x x x
Кто дал тебе имя Малышка из квартала Симмати? Зачем так искусно Губами ласкаешь коралл? О бездна блаженства!
x x x
Ты отбросила полог И ветреной ночью Залучила к себе ночевать И тогда на рукав мой с Небесной реки Луна опустилась тихонько
x x x
О пара ночных мотыльков В любовной истоме Хаги в полном цвету Вместе с одеждой Ты сбросила стыд
x x x
Новая лодка плывет Качаясь в сторону Нодэаки Прохладный ветер дует вдоль реки Влажная весна- говорит поцелуй Влажной весной умру
x x x
Развязывает пояс Снимает длинный шнур Еще хранящий тонкий аромат Вот зыбкий мост Между двумя мирами
x x x
Отбросив кимоно Уселась ты в ладью От берега шестом я оттолкнулся Уплыл к далеким Островам Пяти Озер
x x x
Рассыпалось ожерелье Слиняли кармин и сурьма В укусах твой рот А пышная некогда грудь В царапинах от ногтей
x x x
Ты вскрикнула Найдя рукою жезл И снова тишина Глубокая Ни звука
x x x
Кто развязал роковые бои Кто разбудил императорский гнев Целую колени девчонки От росы потемнели ее Шелковые башмачки
x x x Китагава Утамаро († 1806), «Глубоко скрытая любовь», Китагава Утамаро († 1806), «Глубоко скрытая любовь», Увы, не часто Мы предавались Безумным ласкам С платья дорожного Пыль отряхну
x x x
Мы слишком далеко Зашли в поцелуях Наряд твой расстегнут О как непрочны Супружеские узы
x x x
Она нежна Не рань ее души Поспешностью не принуждай к слиянью Попробуй лаской Милой угодить
x x x
Волнуется красавица-таю Сумею ли ранг оплатить? Не оттого ль удваивает стоны Ветер ласкает губами Темно-алую щель
x x x
Снова по бедрам Взбегаю губами Стан твой лаская В трепете быстрых крыл Ласточка промелькнет
x x x
Привлек несчастную К себе вплотную Увы, любовь служанки — Недолговечная росинка На острие листка бамбука
x x x
Среди акаций Дожидался тебя Вздрагивал при шорохе каждом Падают вновь лепестки Белых цветов
x x x
Вчера пополудни Испили мы чашу блаженства Зимнее солнце Стоит одиноко Над Фудзи
x x x
Влажная роза Опять распустилась В тумане Счастье осталось На кончике языка
x x x
Багровое небо Набухло весенней грозой Ласточки сделали круг Так тяжелеет нефритовый ствол В пальцах любимой
x x x
Ты что-то шепчешь На ухо супругу И нежно прижимаешься к нему Зачем меня Краснеть ты заставляешь?
x x x
Весенним днем На берегу покатом Нашли друг друга в камышах Мерцающим веером Тела отражались в воде
x x x
Ты отдаешь себя Без колебанья Стремглав ложишься Как птица с ветки Слетело платье
x x x
Нынче вплываю в тебя На утлом челне Не спеши рассмеяться Под кимоно Кацураки
x x x
Ищет гора К кому хоть на миг Прислониться Чтобы коралл отразился В зеленой воде
x x x
Бабочки Словно живые цветы Порхают над морем цветов Выгнула тела для сбора росы Красавица Кумано
x x x
В чашах золотилось вино Столы из яшмы ломились от яств Девы танцуют В прозрачной парче Как лунный дробящийся свет
x x x
За рощей бамбука Ты вновь приставала ко мне Забрезжил рассвет Вспоминать напрасно, где и когда Впервые вздрогнул коралл
x x x
Кяк сладко Любви предаваться На станции Исибэ е Оми Забудь о деньгах Девушка-дзеро
x x x
Трепещут бедра Как уха-плясунья в Минакути Одной рукой я ноги раздвигаю Другой пытаюсь Расстегнуть наряд
x x x
Оставив бани Южного предместья Со мною ты решила поселиться но все мое богатство Обрывок рисовой бумаги
x x x
Противимся Желаниям моим О подлая лисица! Видно и мне предстоит Взойти на вершину Асама
x x x
Всю ночь до рассвета Вспоминал о тебе, любимая Кто сорвал с тебя кэса Чей отразился коралл В зеленой воде?
x x x
Пусть одинокое Расскажет изголовье Что снов я суетных не вижу В Девятивратном граде Девы знают обо мне
x x x
Виски серебрятся Ты с улыбкой меня обнимаешь Молодые вина горчат Лишь старое вино Достойно Абурадзуцу
x x x
Тонкими пальцами Переломил Прошлогодний тростник Дрогнул бамбук занавески В полуночной мгле
x x x
Ты шепчешь Сладкие слова Любовным движениям в лад Небрежно откинуты пряди со лба Жемчужные серьги дрожат
x x x
Там в рощах Нефритовых и золотых Любовь превратилась в дым Ты в сетях птицелова Мне трижды являлась во сне
x x x
Думал — печаль Оказалось — слеза Окунулся — узнал Отраженье коралла В зеленой воде
x x x
Дождь Моросит Шалит Намайда-бодзу Танцуя с кувшином вина Осень пришла в квартал Сонэдзаки Снова томиться мне одному
x x x
Птицам Встречи не суждены Ничто не сравнится с тобой Чиста и прозрачна Нефритовых губ глубина
x x x
Читайте также: Монах Юкинага — Повесть о доме Тайра. Страница 139
Нам выпало встретиться у реки В долине Желтых Ключей Яшмовой плетью Чтоб мчаться быстрей Всю ночь я тебя подгонял
x x x
На днях из Эдо Прибыл хромой Ямабуси Без жалости ты бросила его Тысячу раз я тебя целовал Как радость новой весны
x x x
Да, я три года Давал себя обманывать лисице На что похож нефритовый мой стеол? О ужас! Темна Сидзими Ракушек река
x x x
Ты рис обдирала Весь день допоздна Никак не ложилась спать К ясной луне подымаю взор Лаская усталый коралл
x x x
Девственный пояс Другим был когда-то развязан Туманно сплетаем в саду голоса Только рука без труда найдет Место радостных встреч
x x x
На крючках из нефрита Занавески от ветра дрожат Ты ко мне прижимаясь Твердишь о грядущей разлуке Как осенние пахнут цветы!
x x x
В яшмовой комнате Зеркало чудится мне О призраки-воспоминанья! Озеро в дымке Поник нефритовый ствол
x x x
Изнемогающая В красном переднике Размазываешь брови по лицу Взойдет ли словно юный месяц Нетерпеливый жезл?
x x x
Все сливается: Волосы собраны в пучок Перехвачены бумажным шнурком Будто нищий с жемчужиной Жадно играю с тобой
x x x
Надменна осанка твоих седоков Развлеченьями полнятся ночи и дни В обители Ста Наслаждений А тот, кому улыбнулась она Там, в Итами, станет томиться один
x x x
К Персиковому ручью Девушкой ты наклонилась Ласточки к дому спешат Горные вишни цветут Как распрямиться лозе?
x x x
Улетела Последняя стая Ворон сидит одиноко На кого опустились в дороге Твои перелетные руки?
x x x
Сто чарок Жажду утолят едва ли Сто женщин для мужчины не предел Пояс развязался Всплеск
x x x
В руках Словно облачко Ночью прическа твоя Ты легче пушинки На ложе
x x x
Забыть не могу Как любили мы в Эдо И первый твой поцелуй Но чем упоитепьней страсть Тем острее печаль
x x x
Ты пьяна Возлежишь на ложе Жемчуг на груди перебираешь Не мыслишь дня без удовольствий Тело твое словно кошка
x x x
Чуть колеблет Твое отраженье во мгле Испытанное весло Жажду нырнуть И тут же в небо взмыть
x x x
Трепещут бедра Вздрагивает стан Сумерки вкрадчиво Входят друг в друга Сердце вот-вот разорвется
x x x
Там среди голубеющих ив Дрожит перекличка птиц В пятнадцать лет ты узнала страсть Хотела слиться со мной Без обид, подозрений и ссор
x x x
Чуть колеблет Твое отраженье во мгле Испытанное весло Жажду нырнуть И тут же в небо взмыть
x x x
Трепещут бедра Вздрагивает стан Сумерки вкрадчиво Входят друг в друга Сердце вот-вот разорвется
x x x
Там среди голубеющих ив Дрожит перекличка птиц В пятнадцать лет ты узнала страсть Хотела слиться со мной Без обид, подозрений и ссор
x x x
На вершине холма Возле берега Такасаю Ты вьешься-течешь Словно быстрый поток Из рук ускользая моих
x x x
Пустынно вокруг Монахи давно уже спят Всем телом чувствую ночь Но отчего хризантемы Еще не раскрылись в саду?
x x x
Мохнатым шмелем Жужжал над тобой О дивный мой лотос Восемь раз отразился коралл В зеленой воде
x x x
Облачком станет признанье В горах Кисаяма Помнишь, в заливе Мицу С тобой любви предавались Так, что звенела сосна
x x x
Двумя руками Ты прикрыла груди И отвела в смущении глаза Легко ли днем Нам побороть стыдливость?
x x x
Когда-то меня возлюбила Спужанка с острова Цукуси С тех пор как остался один Изголовьем мне служат Одежды ее рукава
x x x
Ты предпочла меня Торговцу маслом Да вот надолго ли? Где денег взять Ума не приложу
x x x
Она еще так молода Девчонкой одиннадцати лет Рвала цветы у ворот Мужским желаньям Потакает вновь
x x x
Твой тонкий стан Стройнее юной ивы Нарядный пояс повязан высоко Без ложного стыда Заигрываю на глазах у всех
x x x
Тихая поступь Распаляет в душе нетерпенье Смешные уловки Мне ли не знать Как разгорается страсть
x x x
Дочь имиератора со свитой У южной стены во дворцовом саду Нижняя юбка из желтого шелка Верхняя цвета зеленой травы Долго стою, подкручивая усы
x x x
Над телом своим Теряешь цоследнюю власть Обуздать ли грозу Если молнию Хочет метнуть?
x x x
Роща бамбука Пестрит от ненужных- одежд Вздыхает земля от любви Высоко над деревьями Ранний месяц висит
x x x
В легких сандалиях Ты прибежала ко мне После ночного дождя Калитка из веток Протяжно скрипит и скрипит
x x x
Похоже, вдали Встает мост над Сидзими Вновь я волнуюсь Именно здесь Ветку ивы впервые сломал
x x x
Белая накидка Поверх лилового платья Словно полог обители Ста Наслаждений Небесная сеть широка Да только нельзя ускользнуть!
x x x
Неслышно входит Девочка-служанка И в мыслях не хотел Тебя обидеть Малышка Е
x x x
Дрожат полукружья Зеленых век Разливается ночь в облаках То, что не высказал я Сильнее того, что сказал
x x x
Хотелось бы Поле засеять хамагури Книгу отбросив Коснулся нефритовых губ Осень настала
x x x
Где источник В котором бы удалось Утолить жажду Не отразившись кораллом В зеленой воде
x x x
Монахи на вершине Асама Подсматривали за нами Не смыкают глаз Над Заставой Встреч Бессонные сторожа
x x x
Хотелось бы Поле засеять хамагури Книгу отбросив Коснулся нефритовых губ Осень настала
x x x
Где источник В котором бы удалось Утолить жажду Не отразившись кораллом В зеленой воде
x x x
Монахи на вершине Асама Подсматривали за нами Не смыкают глаз Над Заставой Встреч Бессонные сторожа
x x x
За занавеской У входа в лавку Позволила себя поцеловать Маленькая трясогузка Любви обучившая богов
Ты помнишь Как в первый раз Словами любви обменялись Сколько прохожих из Тамба с тех пор У тебя побывало, о-химэсама!
x x x
В четырнадцать лет Зазывала гостей Кто в Эдо не знает тебя Ах, Окиягарикобоси! Звезду с неба не хочешь?
x x x
Черепаховым гребнем С годами становится тело Душа твоя Лишь фишка сугороку О подлая забава!
x x x
С улыбкой Развязала кимоно Но просишь отвернуться Большие чувства Маленькая грудь
x x x
Светлее чем праздник Ста Тысяч Фонарей Твое обнаженное тело Ночи единственный миг Стоит ста золотых
x x x
День радости Праздник любви в Сонэдзаки Призывный звон Веселых сямисэнов Ну как тут устоять?
x x x
От ручья на закат Я веду за собой Девчонку по имени Хо Ущербная луна Стоит высоко
x x x
Кто сострадательный Помолится за меня? Теперь служанка ничтожная Глупышка из Эдо И та гнушается мной
x x x
Много было у меня в дороге Приютов, гостиниц Не лучше ли теперь Мне одному Спуститься в ад
x x x
Вход и выход В те же самые ворота Еще недавно с куклой ты возилась Но есть иная, взрослая игра: Игра с огнем
x x x
С медленной нежностью Входит в тебя……………
x x x
В полночь тебя увлекаю Всех превзошедшую блеском Папоротник нежен и зелен Поцелуй продлится во веки веков На неустойчивой лодке
x x x
Проворная вся От волос до стопы Пьянеешь к вечерней заре Рябь как зеленая чешуя Дрожит над глубинами вод
x x x
Прелестные девы Красотой отражая друг друга Порхают среди орхидей Терраса над берегом Грустно пуста
x x x
Подле кровати Искусно точеной Ты нежно прижалась ко мне Переступила наряд свой Но отчего я дрожу?
x x x
О эта ножка О тайные прелести тела Весь я горю как в огне Ночи бессонной улика Полные неги уста
x x x
Промчались годы Старость меня посетила Но, припомнив Квартал Сонэдзаки Все забываю печали
Ёса Бусон
В первой половине 18 века хайку переживает кризис. И символом выхода из этого кризиса является поэзия Ёса Бусона, последователя Басё. Для творчества этого поэта характерна романтичность и утонченность. Бусон проповедовал принцип удаления от вульгарности и призывал к простоте. Как и другие поэты хайку, Бусон не пишет стихов в отрыве от реальности. Все, что можно встретить в его стихах, – результат переживаний поэта.
Поскольку Бусон также был и художником (среди современников он был известен именно в этом качестве), то в его стихах можно найти много описательного:
«Ива опала,
Ручей иссох,
Голые камни…»
«Выпала роса,
И на всех колючках терна Капельки висят».
Все, что описано в этих хокку, можно легко нарисовать. Это одна из особенностей стихов Бусона.
Вака и рэнга
Вака – поэтическая форма, характерная для японских стихов средних веков. Видами этого жанра считаются танка и тёка (краткая и долгая песнь соответственно). Жанр вака был чрезвычайно популярен среди аристократов и просто состоятельных людей. Часто в таком жанре они вели переписку между собой.
Рэнга является одним из жанров старинной японской поэзии. Появился он как поэтический диалог, где один из участников пишет одну строфу, а второй подхватывает, не меняя при этом тему и форму. Рэнга состоит четко из 3-х частей:
- пролог,
- развитие,
- эпилог.
Наиболее характерная тема для такого жанра – описание пейзажей. Внутренних переживаний здесь практически нет.
История танка и примеры
Истоки танка — в народных преданиях и устной поэзии эпохи родового строя. В настоящее время танка культивируется как основная форма японской национальной поэзии. В 13-14 вв. существовал сатирический жанр — ракусю, а в более поздние времена — юмористическая поэзия кёка (в буквальном переводе «безумные стихи»), которые также используют строфу танка, то есть 5-7-5-7-7.
Поэт Цураюки (IX — нач. X вв.) даёт определение танка, как поэзии «корни которой — в человеческом сердце»
.
Составленное по этой форме стихотворение может содержать до 50 или 100 строчек, и в этом случае оно называется тёка (яп. 長歌 тё:ка
, «длинная песня») , или нагаута (яп. 長歌
нагаута
) , однако большинство японских танка состоит из пяти строк по схеме — 5-7-5-7-7, что в общей сложности составляет 31 слог.
Во всём мире широко известны японские трёхстишия хайку (или хокку) и пятистишия танка. Эпитафией крупнейшего японского поэта нашего века Исикавы Такубоку стала его самая известная танка:
Пронзительные горькие строки; ненавязчивая, но очевидная антитеза вечной жизни природы и краткость человеческого существования заключена в этих немногих скупых строках.
На рубеже веков появилось несколько поэтических циклов в жанрах японской лирики. Это «Подражание японскому»
Вячеслава Иванова ,
«Японские танки и хай-кай»
Валерия Брюсова ,
«Пять танок»
Андрея Белого .
Вот как выглядит японская танка В. Брюсова :
В синеве пруда
Белый аист отражён;Миг — нет следа.Твой же образ заключёнВ бедном сердце навсегда.
Времена года: хокку о весне
Одной из характерных для хайку тем является описание смены времен года. Наблюдать за тем, как в непрерывном калейдоскопе осень сменяет лето, а весна – зиму, характерно для учения дзен-буддизма. Одними из самых красивых являются хокку о весне. Никто так, как японские поэты, не может передать радость от пробуждения жизни.
Причем не только описания природы характерны для хокку о весне, но и переживания поэта по этому поводу. К примеру, трехстишье Басё:
«В путь! Покажу я тебе,
Как в далеком Ёсино вишни цветут, Старая шляпа моя».
Здесь видно, что поэт воспринимает наступление весны, как начало долгого и прекрасного пути, пройти который ему еще предстоит. Но в то же время он не может быть уверенным в том, что ему доведется увидеть конец этого пути.
В весеннем хокку Ёса Бусона видны свойственные ему простота и лиричность:
«Весеннее море –
Колышутся, холмятся волны Целыми днями».
Нельзя не заметить, что Бусона (в отличие от Басё) тревожит предстоящий путь, его одолевают сомнения, в то время как Басё просто смотрит на предстоящее ему как бы со стороны. Здесь Бусон опять выступает как художник:
«На закате солнца
Шумно выпорхнул фазан В горах весенних».
В хокку о лете уже нет той тревоги и воодушевления от начала новой жизни. Зато чувствуется, что поэты остро переживают расцвет природы и уже ждут осени, возможно, и осень своей жизни:
«Я поднялся на холм,
Полон грусти, – и что же: Там шиповник в цвету!» (Бусон)
А вот в хокку об осени – настоящий калейдоскоп эмоций. Здесь:
- описание ярких красок природы,
- печаль от ощущения приближающегося конца природного цикла,
- надежды на новый цикл.
Ярким тому примером может служить стихотворение Басё:
«Красное-красное солнце
В пустынной дали… Но леденит Безжалостный ветер осенний».
Очень интересно, как японские поэты переживают зиму. Ведь зима в Японии сильно отличается от той, к которой привыкли жители России и Европы. Где-то выпадает много снега и дуют холодные ветры, а в другой части страны зима хоть и холодная, но без обилия снега. Отсюда такое разнообразие хокку о зиме.
«Первый снег под утро.
Он едва-едва прикрыл Листики нарцисса» (Басё).
«Ударил я топором
И замер… Каким ароматом Повеяло в зимнем лесу!» (Бусон).
Из японской поэзии
Эта глава служит как бы дополнением и иллюстрацией к предшествующей.
Знакомясь с произведениями японских поэтов прошлого и настоящего, по мере возможностей эксплуатируя для этой цели знающих русский язык японцев, добывая английские издания, вслушиваясь в звучание стихов в оригинале, я часто испытывал соблазн передать то, что понял и почувствовал, средствами русского языка и стиха.
Передать — но как?
Рифмы, размера, по крайней мере в нашем понимании, японская поэзия не знает.
В отношении поэтической классики — хайку, танка — путь, в общем, известен. Он найден усилиями советских переводчиков-японистов, и это можно без преувеличения назвать творческим подвигом. Хайку (или хокку) обычно переводится в три строки, танка (или вака) — в пять. При переводе стремятся сохранить характерное число слогов (семнадцать — 5-7-5 — для хайку и тридцать один — 5-7-5-7-7 — для танка, но это правило необязательно, ибо ни слух, ни зрение русского читателя не обучены строго фиксировать число слогов. Взамен строчкам хайку или танка придается один из русских силлабо-тонических размеров, а иногда и легкая, неназойливая рифма:
Все в лунном серебре!.. О если б вновь родиться Сосною на горе!
(Рёта. Перевод В. Н. Марковой)
С новой формой — сложнее. Если воспринимать ее формально, на слух, — сомнений не остается: это свободный стих, верлибр, столь распространенный сейчас в зарубежной поэзии и ограниченно практикуемый у нас. То есть: ни рифмы, ни строгого размера, стих отличается от прозы лишь способом мышления, образной «густотой».
Но говорить, что японцы пишут верлибром можно, на мой взгляд, лишь весьма условно. Дело в том, что когда верлибром пишет русский или французский поэт, это значит, что он выбрал его сознательно, предпочел другим возможным системам стихосложения. У японского поэта выбора просто нет. В силу некоторых законов языка рифма, например, не только отсутствует, но и вообще почти невозможна (некоторые опыты в этом направлении так и остались опытами, хотя японцы пробовали и пробуют писать даже сонеты).
Для современного японского поэта то, что кажется нам свободным стихом,- это все, чем он располагает, если говорить о технике.
Не вправе ли и мы, рассуждал я, работая над переводами, пользоваться также всем, чем мы располагаем, от ямба до верлибра, руководствуясь каждый раз конкретными соображениями?
Несколько пояснений, касающихся состава моей «антологии в миниатюре». Стихи разделов «Классика» и «Новое время» взяты в основном из антологий японской поэзии, выпущенных на английском языке, но в процессе работы над переводами я многократно консультировался с моими японскими знакомыми. Исключение составляет стихотворение Такубоку «В Асакуса смешался я с толпой…» Эти стихи выбиты на могильном камне поэта в токийском районе Асакуса, в ограде одного из храмов. Вообще говоря, Асакуса — район шумный, многолюдный, веселый. Таким же он был и во времена Такубоку. Когда переводчик Вакамадзу тут же сделал мне буквальный перевод короткого стихотворения, обретшего после смерти поэта новый трагический смысл, я вспомнил, что оно уже было переведено на русский язык. Однако мне показалось, что переводчиком упущен некий важный оттенок, — и я дерзнул предложить свой вариант.
Что же касается раздела «Современность», то в нем представлены те поэты, с которыми мне лично довелось встречаться: ветеран Цубои, представитель среднего поколения Кусака, молодой поэт Дзиро Судзуки, поэтесса Торико Такарабе… Стихи Кадзуо Ямамото появились в этой подборке позднее. Поэт старшего поколения (родился в 1907 году), знаток русской литературы, автор монографии о творчестве Л. Н. Толстого, он был гостем нашей страны. Думаю, что его строки, навеянные этой поездкой, хорошо дополняют общую картину.
Классика
БАСЁ (1644-1694)
Скоро ты умрешь — Но, цикада, не об этом Песнь твоя звучит.
* * *
Лишь слово произнес — А ветер осени уже Мне губы ознобил.
БУСОН (1716-1784)
О холод ледяной! На гребень той, кого уж нет, Я в спальне наступил…
* * *
Как счастливый плач — Дождь весны. На крыше дома Мокнет детский мяч.
* * *
Вдруг — внезапный душ! Ветку влажную качнула Стайка воробьев.
РЁТА (1718-1787)
О жестокий мир! Я, весной, цветущей вишни Не видал три дня.
Новое время
ИСИКАВА ТАКУБОКУ (1886-1912)
Они могли б И камни вслед швырять, Когда я из деревни Уходил… Вот память, что вовеки не наскучит!
* * *
На дальнем берегу реки Так нежно зеленеет ива, Как будто шепчет: «Плачь по мне!»
* * *
Сегодня кажется, Что все мои друзья Удачливей меня… Поэтому, быть может, Я и купил жене моей цветы — Пускай счастливей станет хоть немного!
* * *
Вихрь издалека Прилетел, воздвиг у моря Холмик из песка. Вихрь, зачем ты прилетал? Что ты здесь похоронил?
* * *
Так мне мила она, как будто В младенчестве, Того не сознавая, Ее уж видел я — Во сне…
* * *
В Асакуса Смешался я с толпой, Прошел толпу И вышел из толпы — Таким же одиноким, как и был.
ДАКОЦУ ИИДА
Железная осень! И все холодней Звенит на ветру колокольчик…
КОСАДА НАКАМУРА
Долгий зимний путь… Вот и старая могила — Веха на пути!
* * *
Осень. Солнца луч На плече моем — как друга — Мертвого — рука.
СИКИ МАСАОКА (1867-1902)
На исходе дня Жарким золотом заката Всадник мыл коня…
* * *
Снова и снова С постели, больной, вопрошаю: — Глубок ли снег за окном?..
Современность
СИГЭДЗИ ЦУБОИ
Осень в тюрьме
Друг яблоко прислал в тюрьму… Как благодарен я Ему! О, это яблоко! Оно Красным-красно, Красным-красно. Оно в ладонь мою легло, Как мир, кругло И тяжело.
Звонок с того света
Ночной звонок Прервал дремоту: О телефон, Беды гонец! Еще ужели Умер кто-то? Нет, сам на проводе Мертвец. «Вчера меня похоронили, Мой прах засыпали землей. Какой вы чуши На могиле Наговорили, Боже мой! Дивился я Речам подробным Из глубины небытия: Каким хорошим и удобным Я стал, как только Умер я! Теперь, Простившись с вашим светом И ничего уж не боясь, Скажу вам правду…» Но на этом Внезапно связь Оборвалась.
СОТОКИТИ КУСАКА
Дом
Я вернулся в мой город над морем. Там есть маленький храм на вершине горы. Там есть маленький дом — он большим мне казался когда-то, Там когда-то жила адмиральская громкая слава, Наезжали туда офицеры В белых кителях, в ярких нашивках. Там смеялись, шумели, шутили… В этот дом наконец я вернулся. Этот дом я запомнил и грустным. Там поныне в саду возвышается дуб, У которого я расставался С уходившими умирать. Помню, первым ушел Капитан закаленный, бывалый, Мне банан подарил на прощанье И рукой помахал: — Не забудь меня, мальчик! А второй уходил — Доброволец, по званию — унтер, Чинно всем козырнул и сказал: — За заботу — спасибо!.. — Хоть, по правде сказать, специально о нем Вряд ли кто-то заботился в доме Моего отца-адмирала. Третий молча ушел — Капитан-лейтенант, командир субмарины, Показал свою спину в накидке И ни разу не оглянулся. Ни один не вернулся назад… Но по-прежнему дуб шелестит, И красавица-роза Расцветает четырежды в год В центре сада, как прежде, — Мы ее называли когда-то «начальником штаба». Золотая цветет резеда, аромат источая, Но к дыханью цветов Примешалось навеки дыхание смерти. Мой отец растерял золотые свои позументы И теперь часто сердится — Просто без всякой причины. А сестра с той поры, Как ушел капитан-лейтенант молчаливый, Тоже стала безмолвной — молчит и молчит, Только гладит задумчиво кошек. Мать моя Уж давно проводила свой праздник кандэки*, Уж давно позабыла устав послушания мужу, И теперь не отец, а она Сквозь житейские штормы ведет Пообтрепанный крейсер семейный. Там, где раньше людская была, — Там столовая стала сегодня. В кладовой, где, случалось, меня За провинности мать запирала, Ныне — спальня сестры. А в гостиной Нет хибати — с углями горшка, — там горит Газа тонкое синее пламя. Я смотрю в это пламя — и вижу, Как пылает под бомбами город окрест, Как приносят в дома, то в один, то в другой, Крытый лаком игрушечный гробик, Никого в том гробу, ничего в том гробу — Лишь бумага, письмо, извещенье, И рыдает над маленьким гробом склонясь, Та, из бедного дома, старуха, Говорившая с провинциальным акцентом, Над которым мы часто смеялись. Из приемника «Стерео», мнится, Вновь звучат, как отчаянье, флотские марши, Самолетов Америки рокот, Похоронных салютов раскаты… Я вернулся в мой город над морем, Я в саду возле дома стою. Больше некому, знаю, сюда возвращаться, Больше некому будет уйти. Что нам с Прошлым поделать? Его Зачеркнуть, изменить — невозможно. Двери дома, в котором витают Тени прошлого, боль, заблужденье, обман, — Нерешительно я открываю…
* (Шестидесятилетие (прим. пер.).
)
ДЗИРО СУДЗУКИ
«До свида…»
О, почему я Такой несчастливый, гонимый? В Токио ветер Играет бесцветной листвой. Люди спешат. Электрички проносятся мимо. Плачется небо Над бедной моей головой. О, почему это Счастье земное так хрупко? О, почему Так нетрудно обидеть мечту? Милая, вот ты уходишь, И красная юбка Светится, яркая, На пешеходном мосту. Нет, не смирюсь — Как со всем существующим, сущим, Миром жестоким, Которым я здесь окружен! Сам я — как мост Меж сегодняшним днем и грядущим, Каждый мой нерв, Словно мускул моста, напряжен. Нет, не поверю, Что это — судьба, и все та же Хмурость и пасмурность Мне суждена на года! Верю, что встретимся! Счастливы будем! И даже Не «до свиданья» кричу тебе вслед — «До свида…»
ТОРИКО ТАКАРАБЕ
Над Сибирью
Внизу — немыслимый простор Тайги — лесного океана, Как много островерхих гор! И все, должно быть,- безымянны. У нас — не то, моя страна Иначе видится в полете: У всех пригорков — имена, Любая кочка — на учете…
В ЗИМНИЙ ВЕЧЕР
Хорошо мне — до боли, Хорошо мне — до муки: В шерсть задумчивой колли Погрузила я руки. У собаки во взгляде — Благородство, доверье… О кочующих душах Вам знакомо поверье? Все мне чудится, мнится Под ветров завыванье, Что была она принцем В прошлом существованье…
КАДЗУО ЯМАМОТО
* (Переводы выполнены по подстрочникам О. П. Фроловой.
)
Дом Толстого
Проезжаем сначала березовый лес. Дальше — ивы густые. И снова — березы. Дальше — старые вязы. Их ветви — как темный навес. Неужели и впрямь великан русской прозы, Несравненный Толстой Вот по этой дороге пешком до Москвы и обратно. С легким стулом складным, с топкой тростью французской, в рубахе простой Путь свершал многократно? Как просторно вокруг! Осень в рощах зажгла фонари, И равнина багряна, Как в багряных лучах уходящей вечерней зари Волны Тихого океана. Бесконечно дорога пряма. Можно в небо приехать по ней, как по светлой аллее! Вот нырять начинает она — от холма до холма, Но, как прежде, конец ее к небу приклеен. Вот проехали Тулу. Перед сто девяносто шестым Километром в груди с остротою нежданной Родилось ожиданье щемящее встречи с Толстым, Встречи с Ясной Поляной. А посмотришь вокруг — сколь огромна, обширна земля! Нет российским просторам границы. Темный лес вдалеке — уж, наверное, там соболя, Волки, рябчики, дикие зайцы, лисицы! Вот подсолнечник: поле — как желтый ковер! Мы въезжаем в него, словно в джунгли густые. Столько золота я не видал до сих пор: Воздух, небо, земля — золотые. Юрий, русский поэт, весь в пыльце золотой (Золотеют щека и надбровья), На подсолнечник смотрит с крестьянской земной простотой: «Это — лакомство зреет коровье!» Что ж, он прав, он ничуть не унизил цветы: Здесь, средь этих равнин плодородных, Все пронизано светом земной доброты, Дружбой неба и хлеба, людей и животных. С той поры, как ступил я на жизненный твердый большак, Я себя торопил, о покое не мысля вовеки, Но сегодня впервые невольно замедлил свой шаг — Так шаги пилигрим замедляет, приблизившись к Мекке! Дом Толстого — за плотной завесой дерев, За воротами в виде двух башенок белых. Я стою, от волненья в тиши замерев, Став застенчивей самых несмелых, Перейти не решаясь невидимую межу. Лунный круг в свете дня надо мною белес и неярок. Я зеленое яблоко в пальцах держу — Местной девушки скромный подарок. Дом Толстого — за плотной завесой дерев, За воротами в виде двух башенок белых…
Зеленое яблоко
На одной из улиц Иркутска в маленьком магазине женщина в платочке яблоки продавала. Надкусив зеленое яблоко, вспомнил я о Катюше Масловой и мечтами в юность унесся. Это я, гимназист зеленый, снова плачу над «Воскресением», и, как в кадре кино, предо мною — ты, Катюша, в платочке русском, яблоко зеленое молодо грызешь. С той поры гимназист и вгрызается в литературу… О зеленое яблоко, терпкий вкус на зубах! Сорок лет миновало, и вот — я в России, новой России, той России, которой полвека. Нет в ней больше обманутой, бедной Катюши. Или, может быть, все-таки есть она где-то? Нет, наверное, нет… Я лечу, подо мной — бесконечны просторы Сибири, надо мной — бесконечная космоса даль. Всем своим существом ощущаю новой жизни течение, новой эпохи — и грызу зеленое яблоко, гул моторов так близко, а я все грызу зеленое яблоко…
