(в конце статьи указаны источники некоторых материалов)
Удивительно и неизменно восхищает гордое и спокойное самообладание самураев, что особо наглядно нашло своё выражение в их предсмертных стихотворениях – дзисэй, которые обычно посвящены Природе и своему сопоставлению с ней и её циклами, что выражает глубокую, чисто языческую внутреннюю философию самураев: Замираю от блеска стали. Мой покой – покой океана В ожидании волн. © А. Р. Басов, «Цветы Сакуры»
О, господин мой, Стоявший там, на поле В Сагами, Среди жаркого огня, В объятьях пламени! Принцесса Ототатибана (ок. I в. н. э.)
***
Ветви сосны прибрежной В Ивасиро на счастье Узлом завяжу. Может, судьба мне вернуться – И взглянуть на неё. Принц Арима (640–658)
Читайте также: Парк Ёёги — оазис дикой природы в деловом центре Токио
***
Я ведь мужчина, воин. Так ужели Без славы суждено мне умереть, Что длилась бы из рода в род, На десять тысяч поколений? Яманоуэ-но Окура (660–733)
***
Сегодня утки на пруду, Что в Иварэ, кричат печально. Подобно им и я, Рыдая, в небо вознесусь И в облаках укроюсь. Принц Ооцу (663–686)
***
Знал я: этот путь – Раньше или позже – всем Суждено пройти. Но что ныне мой черёд, Нет, не думал я о том… Аривара-но Нарихира (825–880)
***
Бревно, Что гниёт под землёй, Не цветёт и не плодоносит. И моя бесплодная жизнь Вот так же печальна. Минамото-но Ёримаса (1106–1180)
***
Умереть весной, Лёжа так, чтоб на меня С вишни падал цвет, И чтоб полная луна Мне сияла с высоты. Сайгё (1118–1190)
***
В дороге на ночлег Под деревом остановлюсь, Усну в его тени. Пускай вишнёвые цветы Дадут мне этой ночью кров. Тайра-но Таданори (1144–1184)
***
Кто в мире родился, Тому суждено умереть. Не бывает иначе. В мире, где нет законов, Это и есть закон. Тайра-но Корэмори (1160–1184)
***
Читайте также: Читать онлайн «Хокку (Японские трехстишия)» — RuLit — Страница 6
Что из того, Что прейдёт и закон, И я исчезну, когда На Песенном Берегу Останутся люди и травы. Синран (1173–1263)
***
По теченью лет К острову плывущему Вынесло меня. На равнине, как роса, Я истаю поутру. Фудзивара-но Мицутика (1176–1221)
***
В далёком краю Ухожу во глубины Бездонной реки, Не обняв напоследок Любимой супруги стан. Фудзивара-но Норимоти (1185–1221)
***
Дом опустел, И хозяина больше нет, Но красная слива, Что на крыше пустила корни, Не забывает весны. Минамото Санэтомо (1192–1219)
***
Всем телом взыскуя, Ничего не отыскал. Мёртвый заживо, К Жёлтому Источнику Отправляюсь налегке. Догэн (1200–1253)
***
С пустыми руками пришёл Я в этот мир, и босым Ныне покину его. Приход мой и мой уход Случайно с миром совпали. Итикиё Кодзан (1283–1360)
***
«Жизни и смерти нет» – Строчка одна, В ней мудрость сотен лет заключена. На десять тысяч ли облаков гряда. Прозрачна реки Янцзы святая вода. Хино Тосимото (?—1332)
***
Семикратно родимся Среди рода людского, чтобы Государевых супостатов Вновь и вновь изводить Под корень. Кусуноки Масасигэ (1294–1336), Кусуноки Масасуэ (?—1336)
Читайте также: Документальные фотографии Якудзы
***
Я ухожу, И мыслю – уже не вернусь. Лук из катальпы… Как много имён в этом списке. Впишите туда и моё. Кусуноки Масацура (1326–1348)
Когда бы я Не ведал, что я мёртв, – Тогда, наверное, Об этой жизни Я сожалел бы, покидая мир. Ота Докан (1432–1486)
***
Отбросить тело Не больше жаль, Чем бросить медяк Тому, кто и сам в этом мире Не более чем мертвец. Сайто Досан (1494–1556)
***
Радуйся дружбе. Вчерашнего дня Не вернуть. Ароматом цветущей вишни Наслаждайся сегодня. Мори Мотонари (1497–1571)
***
Тот, кто себя отверг И суетный мир отринул – И среди пламени Сыщет прохладу Горной воды. Кайсэн Дзёки (1500–1582)
***
И победитель, И побеждённый В игралище этого мира – Не больше чем капля росы, Не дольше проблеска молний. Оути Ёситака (1507–1551)
***
Есть ли, о чём сожалеть? Есть ли, что ненавидеть? Ведь изначально Самим ходом вещей Тело идёт к покою… Суэ Харуката (1521–1555)
***
Вот какой хочу Погребальной роскоши: Мой любимый труп Перед тем как хоронить – Не румянить, не белить. Такэда Сингэн (1521–1573)
***
Летняя ночь. Дорогою сна Вознеси моё имя За облачный полог, Кукушка… Сибата Кацуиэ (1522–1583)
***
Семьдесят лет. Минула жизнь. Сильный жесток, гнев его слеп. Я приношу драгоценный меч Будде и предкам сегодня в дар. — Вечности меч! Разом пронзая Богов и Будд, Ты в небеса Пролагаешь путь. Сэн-но Рикю (1522–1591)
***
Нет двух ворот, что вели бы к правде и кривде. Великий путь возвращает к истокам сердца. Пятидесятипятилетний сон. Пробужденье. Проснувшись, я возвращаюсь к истоку единства. Акэти Мицухидэ (1528–1582)
***
Четыре десятка и девять лет – Одно мгновение сна, Цветущей славы один лишь миг, Одна лишь чашка сакэ. — Ни раем, ни адом меня уже не смутить, В лунном сиянии стою непоколебим – Ни облачка на душе… Уэсуги Кэнсин (1530–1578)
*** Как в этом мире Для жизни рис и вода, Так в мире горнем – Небесный Будды закон, Великая Пустота. Симадзу Ёсихиса (1533–1611)
***
Читайте также: Как отличить синтоистское святилище от буддийского храма?
В мире, что пребывает, Изменяясь, вовек неизменным, Подобные листьям опавшим, Слова, запавшие в сердце Глубоко, дают побеги. Хосокава Фудзитака (1534–1610)
***
По весне – цветы, А по осени – листва, Мимолетно всё. Вот таков и род людской – Привратники пустоты. Симадзу Ёсихиро (1535–1619)
***
Майский дождь, роса или слёзы? И то, и другое не вернётся обратно, Пока имя моё не вознесётся выше облаков. Асикага Ёситэру (1536–1565)
***
Зыбь мира сего Ныне пересекая, Прошу: имя воина Здесь, под сосной, Оставить во мхах… Симидзу Мунэхару (1537–1582)
***
Падает роса, Исчезает поутру. Не таков ли я? Что ни говори, а жизнь – Это сон, всего лишь сон. Тоётоми Хидэёси (1537–1598)
***
Осенний ветер, развей Дождевых облаков завесу На закате, чтобы луна В небесах и в сердце моём Беспрепятственно воссияла. Мы приходим из пустоты И в пустоту возвращаемся. Если подумать – Что угасает? Только наши тела. Ненавидят ли дующий ветер Цветы по весне? Или алые листья? Разве могут остаться они, Если осень уходит? Ходзё Удзимаса (1538–1590)
***
Когда зима приходит, С деревьев листья облетают, И лишь сосна Зелёной остается На горном пике. Хатано Хидэхару (1541–1579)
***
У корней горы Заросли азалии Буйно зацвели. Но на хворост рубят их – Как недолог век цветов! Маэда Тосимасу (Кэйдзи) (1543–1612)
***
Как сладостно! Два пробужденья – А сон один! Над зыбью этого мира – Небо рассветное. Токугава Иэясу (1543–1616)
***
Когда развеется Туманная вуаль, Которой облака Луну прикрыли, Так ясны будут западные горы! Такэда Кацуёри (1546–1582)
***
Речи лепестков В закоулках памяти Не могу найти. Ах, оставьте же меня Заблудившимся в пути. Курода Ёситака (1546–1604)
***
В эту летнюю ночь, Предвещая разлуку, Дорогою сна уйти Не меня ли зовёшь ты, кукушка? О-Ити (1547–1583)
***
Прядей чёрных шёлк Спутан весь, не разобрать, Словно этот мир. Низка яшмовой росы Вся истает поутру. Госпожа Тояма (1553–1582)
***
Как малодушны Были бы вишни цветы, Когда бы, цепляясь за жизнь, Весеннему горному ветру Сорвать не давали себя. Камо Удзисато (1556–1595)
***
Ныне, сожалея Об уделе своём, Всё-таки я Ни с кем из людей Не поменялся бы долей. Бэссё Нагахару (1558–1580)
***
Хасиба Тидзукэн, Господина предавший, Возмездия жди! Как и в древние годы, Неизбежна расплата. Ода Нобутака (1558–1583)
***
Подобно пламени Из Асима-горы, Угасшему на берегах Цукума, И я угасну, Телом и душой. Исида Мицунари (1560–1600)
***
В этом мире Люди людьми остаются, Цветами – цветы Именно потому, Что о собственной бренности знают. Хосокава Грация (Тама) (1563–1600)
***
Так грезит о буре Весенняя вишня, Что сами, Ветра не дожидаясь, Цветы её облетают. Такэда Нобукацу (1567–1582)
Луна души, Не омрачённой облаками, Пролей свой свет На этот зыбкий мир И тьму его рассей! Датэ Масамунэ (1567–1636)
***
Глотают слёзы Быстрые воды реки Куисэгава. Сливаясь с иной водой, Исчезает белая пена. — Подобно телу Святого бодхисаттвы, Бесплодно семя Растущей в этом храме Сосны вечнозелёной. Укита Хидэиэ (1573–1655)
Читайте также: 100 интересных фактов про Японию и японцев
***
Встреча со смертью – Это встреча со смертью. Встреча со смертью – Чувство благодарности, Мысли о господине. Сакаи Тадакацу (1587–1662)
***
Вдох – выдох, вперёд – назад, живём – умираем… Стрелы, встречаясь в полёте, пронзают друг друга. Бесцельный полёт в пустоте, пустота без цели – Таков мой путь, моё возвращенье к истокам. Гэссю Соко (1617–1696)
***
Тает снег. Расточатся ли так же и думы После завтрашнего свершенья? Хорибэ Канамару (1627–1703)
***
Целительный сон На изголовье из трав Вернёт мои грёзы В далёкий Весенний рассвет. Хадзама Мицунобу (1635–1703)
***
То, что ты, потеряв, Так хотел бы вернуть, Что и жизни не пожалел бы – От этого, как ни беги, Не убежать, не сокрыться. Мурамацу Хитэнао (1640–1703)
***
Быстрее всех я спешу Уйти по горной тропе Дорогой смерти, которой Отправились раньше меня И господин мой, и мать. Ёсида Канэсукэ (1641–1703)
***
Даже если представить, Что высохли все поля – В небесном раю Тысячи злаков Разве не будут расти? Ихара Сайкаку (1642–1693)
***
Ничто не удержит Росу на листьях травы – Ни листья слов, Ни трава Скорописных знаков. Онодэра Хидэкадзу (1643–1703)
***
Мысли о вас, господин, Приходят одна за другой, Как слой за слоем ложится Белый снег на вершине, Где в соснах гуляет ветер. Хара Мототоки (1647–1703)
***
Земля, вода, огонь, Ветер и небеса – Извечное обиталище, Куда возвращаемся мы, Покидая тело. Хаями Мицутака (1659–1702)
***
До чего хорошо, Мысли очистив, Тело отбросив, как ветошь, Любоваться ясной луной, В безоблачном небе плывущей. Оиси Ёсио (1659–1703)
***
Весны ушедшей Назад не вернуть, Проходят годы и месяцы – Что остаётся? Одна седина. Маэбара Манэфуса (1664–1703)
***
Глаз не хватает – Столько рассыпано звёзд На Млечном Пути. Кандзаки Нориясу (1666–1703)
***
О, печальный мир! Обрывает с вишни цвет Ветер по весне. Мой сегодня день настал, Белой вишней опаду. Яоя О-Сити (1667–1683)
***
Что делать мне с этой весной? О ней я знаю не больше, Чем этот вишнёвый цвет, Подобно которому я Сейчас призываю ветер. Асано Наганори (1667–1701)
***
Тот, кто решил Не отклоняясь, Следовать Путём воина, Без страха должен ступить На дорогу смерти. Усиода Таканори (1669–1703)
***
Отправляясь в путь, Не могу не вспоминать Тех, кто прежде нас Этим же путём пошёл. Думаю о них. Томиномори Масаёри (1670–1703)
***
Нельзя заблудиться, идя По следу тех, кто ступил На воинский путь. Вот почему я не раз Натягивал лук из катальпы. Хорибэ Такэцунэ (1670–1703)
***
В смертный свой путь Выйду из чайного домика, Где пил аромат сливы. Оотака Тадао (1672–1703)
***
Три десятка лет прошли точно как во сне. «Бросить тело, долг исполнить» – это тоже сон. Упокоились в могиле матушка с отцом. Справедливость, благодарность – грёзы, пустота. Такэбаяси Такэсигэ (1672–1703)
***
Не отрекаюсь от рая. Но если туда идти – Так всем заодно. С Буддой Амида вместе – Нас сорок восемь! Мурамацу Таканао (1677–1703)
***
Горной тропой ступая К собственной смерти, Как долго я ждал Возможности разорвать Нитку яшмовых рос! Хадзама Мицуоки (1678–1703)
***
Этот аромат От заснеженных полей – Неужели слива? Окано Канэхидэ (1680–1703)
***
О юные! Коль смерти вы боитесь – Умрите сей же миг. Ведь умерев Однажды – вы вдругорядь не умрёте. Хакуин (1685–1768)
***
В час расставанья, Прочь отбросив страх, О часе встречи думаю, И слово Я оставляю в память о себе. Оиси Ёсиканэ (1688–1703)
Сегодня, бренное тело Отбросив, Я начинаю Жизнь Длиной в тысячу поколений. Мотоори Норинага (1730–1801)
***
Ради вас, государь, Не зная, что в жертву отдать, Здесь, в краю Сацума, Возле Сэто, Брошу в море бренное тело. Гэссё (1813–1854)
***
Месяцы, года У корней великих гор, У отвесных скал, Вместе с духом Ямато И душа моя жила. Маки Ясуоми (1813–1864)
***
Чем любоваться, Пересекая поток, Невозвратной луной, Любуйся плывущим облаком, Из века в век неизменным. Танака Кавасаноскэ (1815–1862)
***
И в стужу, и под снегом Цветущей сливы лепестки, Спадая наземь, сохраняют И цвет, И аромат. Сэридзава Камо (1826–1863)
***
И снова в смертный путь. Я тело бренное моё Доверю челноку. Пусть им играют волны. Пусть им играет ветер. Сайго Такамори (1827–1877)
***
Пусть моя плоть Истлеет на поле Мусаси – Душу Японии Не удержать Под замком. Ёсида Сёин (1830–1859)
***
Хоть и первым шёл, В горы смертного пути Первым не успел. Кручена, хоть и узка, Государева стезя. Киёкава Хатиро (1830–1863)
***
О том не сожалею, Что посвящённая вам жизнь Была так коротка, Но горько оттого, Что мало сделал для страны. Омура Масудзиро (1830–1869)
***
На севере гром, В небе молнии блещут, Луна же – во тьме… Амано Хатиро (1831–1868)
***
Сердце истощив Ради вас, мой государь, Пеной на воде Расточусь я, чтоб затем Возродиться в чистоте. Окада Идзо (1832–1865)
***
С гордостью жертву кладу на небесный алтарь. Путь мой на тысячу ри простирается вдаль. Верность и преданность в этом сокрыта клинке – В дар его ныне прими от меня, государь! Яманами Кэйскэ (1833–1865)
***
Ночь в сезон дождей. Как непостоянен мир… Ирисовый цвет. Только мы с тобой не спим – Ты, кукушечка, да я. Кидо Такаёси (Коин) (1833–1877)
***
Воле судьбы подчиняясь, молчанье храню. Будучи воином, честь больше жизни ценю. В блеске меча – окончанье пути моего. Жизнью воздам господину за милость его. Кондо Исами (1834–1868)
***
Для вас, государь, Тело и кости свои Вырву, как траву Сорную, чтоб алое Сердце вспыхнуло цветком. Каваками Гэнсай (1834–1872)
***
Есть в этом мире Только один человек, Кого я готов Послушать: что делать мне, Чего не делать – я сам. Сакамото Рёма (1835–1867)
***
Пусть женское тело и слабо, Подобно бамбуку, Что гнётся под ветром, – Но всё же Мой дух несгибаем. Сайго Тиэко (1835—1868)
***
Плоть моя сгниёт В почве острова Эдзо, Но бессмертный дух На восточных берегах Пусть хранит тебя. — В быстрый ручеёк, Преклонив колени, я Рыбку отпущу. Хидзиката Тосидзо (1835–1869)
***
Горы Ёсино! Листья клёнов алые По ветру летят. Так же яростно красна Кровь на лезвии меча. Ёсимура Торатаро (1837–1863)
***
Если в мире нет Удивительных вещей, Удивительно ли то… …Что людское сердце в нём Не желает жить? Такасуги Синсаку (1839–1867)
***
Листья-слова Под осенним дождём Этого мира, Не достигая бумаги, Тают. Найто Нобуёри (1839–1899)
***
Короткая жизнь Выпавшей ныне росы Ещё никому не известна – Но месяц тысячелетний Её своим взором коснётся. Кусака Гэнсуй (1840–1864)
***
Связывать ли их, Дважды связывать ли их – Пряди чёрные Перепутанных волос… Не таков ли этот мир? Ёсида Тосимаро (1841–1864)
***
Неподвижные, Темнотой разделены Воды и цветы. Окита Содзи (1844–1868)
***
Словно алый лист Клёна, ветром сорванный, Сердце верное, Вырванное из груди, Пламенеет на земле. Мукава Нобуоми (1845–1868)
Божество моё! Ты усоп, наш государь, И тебе вослед Отправляюсь ныне я, Покидая бренный мир. Ноги Марэскэ (1849–1912)
***
Покойный государь, Хоть вы к богам И присоединились – Я не перестану Скорбеть о вас. Ноги Сидзуко (1859–1912)
***
Отчего мутна Гладь зеркального пруда? В ней глицинии Отражаться не хотят – Оттого, что дождь идёт. Ито Сатио (1864–1913)
***
Осень в Хинума. Любуюсь, умирая, Росой на листьях. Одзаки Коё (1868–1903)
***
О, дети новых дней! Отриньте поскорее Войну – она несёт Не славу, не победу – Но гибель и забвенье! Того Сигэнори (1882–1950)
***
Всего не совершив, Что было должно, «Прощайте», – говорю. «Прощайте», – говорю. Так будет лучше. — Жизненный вопрос: Бытие, небытие – Позади давно. Наступает ясный день Тёплой ранней осени. Доихара Кэндзи (1883–1948)
***
Недостижимое небо Властным голосом Будды Меня призывает На склоны горы Сумеру. — Разве не слышишь? Да, не слышишь: без звука Осыпается вишня. — Я ухожу, но всё же я вернусь. Однажды, чтобы долг Своей стране – Как я был должен И не смог – отдать. — Прощайте. Лёжа во мхах У самых корней Земли японской, Я буду чувствовать запах Её прекрасных цветов. Хидэки Тодзё (1884–1948)
***
О, боги, боги, Японию хранили От века вы. Теперь И я иду за вами, Иду за вами следом. Итагаки Сэйсиро (1885–1948)
***
Великая игра. До нитки всё я проиграл, Остался без гроша. Амакасу Масахико (1891–1945)
***
Послушай, враг! На поле брани пав, Я не исчезну. Семь раз я снова в мир приду, Чтоб меч поднять в защиту государя.
Ради страны тяжкий долг я снесу до конца И паду от пули расстроенным. Врагами брошенный гнить в поле, Я в 7-й раз перерожусь и подниму копьё. Уродливая трава стелется по острову, А я в это время думаю лишь об империи. Курибаяси Тадамити (1891–1945)
***
Омыта и ясна, Теперь луна сияет. Гнев бури миновал. Теперь всё сделано, И я могу уснуть На миллионы лет. Ониси Такидзиро (1891–1945)
***
В нынешнем мире, Погружаясь во тьму Тюремного ада – В следующем рожденьи Увижу ли Будды сиянье? Акира Муто (1892–1948)
***
И упадём мы, И обратимся в пепел, Не успев расцвести, Подобно цветам Чёрной сакуры. Арима Масафуми (1900–1944)
Вечерние ветры Вишнёвый цвет обрывают, И людям, и миру Говоря: «Не страшитесь смерти». Мисима Юкио (1925–1970)
В статье использованы некоторые материалы с сайтов:
Чигиринская О. А. Предсмертные стихи самураев. 2012 г. https://www.liveinternet.ru/users/karinalin/post356437598/ https://vk.com/dzisey
Больше про Уэсуги Кэнсина можно почитать в книгах серии «Самурай» А. Р. Басова
Поделитесь статьей с друзьями:
Уважаемые господа! Правила хорошего тона, благородная мораль и непосредственно закон призывают нас уважать интеллектуальную собственность и, оказывая уважение авторам, указывать источник цитирования при использовании их труда. Обращаем Ваше внимание, что наши книги, картины являются исключительно нашей собственностью. При использовании цитат из книг А.Р.Басова, указание источника цитирования является обязательным. В противном случае это будет восприниматься как воровство и иметь свои последствия. ВНИМАНИЕ! Статья охраняется авторским правом. Копирование, размножение, распространение, перепечатка (целиком или частично), или иное использование материала без письменного разрешения автора не допускается. Любое нарушение прав автора будет преследоваться на основе российского и международного законодательства. Установка гиперссылок на статью не рассматривается как нарушение авторских прав.
Дзисей: предсмертные стихи самураев
Стихи, танка и хайку, написанные японскими самураями перед смертью, как эпитафия себе
Здесь представлены «дзисей», «прощание с миром» – особый жанр японской поэзии. Их сочиняли самураи, разбойники и поэты перед лицом неминуемой смерти. В некоторых случаях их писали перед сражением, некоторые — перед казнью, или во время неизлечимой болезни.
Аривара-но Нарихира (825–880), поэт, внук императоров Камму и Хэйдзэя, один из шести величайших поэтов древности. Прославился как автор и возможный герой «Исэ-моногатари», повести начала X века о любовных похождениях столичного кавалера.
Знал я: этот путь — Раньше или позже — всем Суждено пройти. Но что ныне мой черед, Нет, не думал я о том…
Тайра-но Таданори (1144–1184), младший брат Тайра-но Киёмори, ставший главой клана после смерти старшего брата. Погиб в битве при Итинотани, стих был найден в его шлеме после смерти.
В дороге на ночлег Под деревом остановлюсь, Усну в его тени. Пускай вишневые цветы Дадут мне этой ночью кров.
Сайгё (1118–1190), буддийский монах, великий поэт, реформировавший жанр танка. Умер в храме Хирокава провинции Кавати.
Умереть весной, Лежа так, чтоб на меня С вишни падал цвет, И чтоб полная луна Мне сияла с высоты.
Оути Ёситака (1507–1551), князь провинции Суо, проиграл во внутриклановой борьбе Суэ Харуката и покончил с собой.
И победитель, И побежденный В игралище этого мира — Не больше чем капля росы, Не дольше проблеска молний.
Асикага Ёситэру (1536–1565), 13-й сёгун из династии Асикага. Погиб в сражении с вассалами клана Миёси, которые добивались его смещения, чтобы посадить на престол марионеточного сёгуна Асикага Ёсихидэ.
Первый летний дождь. Это слезы ли? Роса? О, кукушечка! Мое имя на крыльях Вознеси за облака!
Бэссё Нагахару (1558–1580), полководец в эпоху Сражающихся княжеств, выступал на стороне клана Мори. Осажденный в замке Мики войсками Тоётоми Хидэёси и принужденный сдать замок, покончил с собой в обмен на сохранение жизни гарнизона.
Ныне, сожалея Об уделе своем, Все-таки я Ни с кем из людей Не поменялся бы долей.
Симидзу Мунэхару (1537–1582), даймё в эпоху Сражающихся княжеств. Правитель провинции Биттю, воевал против Тоётоми Хидэёси. Покончил с собой, потерпев поражение.
Зыбь мира сего Ныне пересекая, Прошу: имя воина Здесь, под сосной, Оставить во мхах…
Тоётоми Хидэёси (1537–1598), вассал Ода Нобунага, выходец из простых крестьян, дослужившийся до военачальника. После смерти Нобунага завершил дело объединения Японии.
Падает роса, Исчезает поутру. Не таков ли я? Что ни говори, а жизнь — Это сон, всего лишь сон.
Оиси Ёсио (1659–1703), лидер и вдохновитель 47 самураев из Ако, прославившихся местью за Асано Наганори.
До чего хорошо, Мысли очистив, Тело отбросив, как ветошь, Любоваться ясной луной, В безоблачном небе плывущей.
Оиси Ёсиканэ (1688–1703), старший сын Оиси Ёсио, один из 47 ронинов. Самый юный из мстителей.
В час расставанья, Прочь отбросив страх, О часе встречи думаю, И слово Я оставляю в память о себе.
Симаги Акахико (1876–1926), японский поэт, редактор литературного журнала «Арараги». Умер от язвы желудка.
Куда девался пес, Что заходить ко мне привык? Уж вечер наступил. Дремота веки тяжелит, Все думаю о нем…
Ониси Такидзиро (1891–1945), адмирал японского флота. Один из главных инициаторов создания отрядов «симпун», более известных как камикадзэ. После капитуляции покончил с собой, совершив сэппуку. Агония длилась несколько часов, в течение которых он успел показать предсмертные стихи адъютанту. «Неплохо для старика?» — спросил он.
Чиста и свежа, После яростной бури Сияет луна. Пускай сто раз По десять тысяч лет Продлится сон мой.
1485
Харакири. «Путь самурая – это смерть» (18+)
Традиция совершения харакири в знакомом нам виде сложилась в Японии более восьмисот лет назад – в ней сосредоточены неповторимое представление о смерти, этика самурая и его вера. Предсмертные стихи японских воинов и их истории с XII века до Второй мировой войны.
Реклама
Харакири (腹切, букв. «резать живот») или сэппуку (切腹, то же, но иероглифы пишутся в разном порядке) — самоубийство путем вспарывания живота. Воспринятая от дальневосточных народов — прежде всего, айнов — традиция была развита японцами и наполнена особым пониманием пути воина и его красоты. Отличие харакири от сэппуку в том, что первое — это вонзание кинжала или меча в живот, а второе — ритуал, предполагающий некоторые сопутствующие действия. Как правило, сэппуку совершалось в присутствии свидетелей и кайсяку — секунданта, который отрубал ему голову после вспарывания живота для избавления от мучений. Сэппуку, совершаемое для спасения от позора, в знак протеста, по приказу господина или после его гибели, демонстрировало презрение к смерти, отсутствие страха перед болью и освобождало душу, по поверьям, находящуюся в животе.
Самураев с детства учили, как совершать харакири. Для демонстрации презрения к боли желательно было резать живот несколькими движениями Перед сэппуку воины часто писали «стихи смерти» — дзисэй. Они не должны были касаться самоубийства, речь шла о природе, чести и долге. Минамото Ёримаса считается первым самураем, совершившим харакири в результате военного поражения с должным благородством. Во время первого столкновения в 1180 г. в войне Гэмпэй (1180 — 1185 гг., борьба кланов Тайра и Минамото) раненный стрелой 74-летний Ёримаса, потеряв свой отряд, укрылся от врагов в находящемся поблизости храме. Его сыновья удерживали ворота, пока он спокойно писал дзисэй на боевом веере:
Как дерево сухое, С которого не снять плодов, Печальна жизнь моя была, Которой суждено пройти бесплодно. Затем он вонзил кинжал в живот и вскоре умер. То же сделал его старший сын. Слуга Ёримаса набил голову господина камнями и утопил в реке, чтобы она не досталась врагам, и те не могли бы сказать, что одолели Ёримаса в бою. Самоубийство Ёримаса Минамото стало образцом сэппуку.
Харакири совершали и женщины. Им разрешалось отступать от правил и резать горло или вонзать кинжал в сердце
Следуя за мужьями, жены самураев нередко совершали харакири Расцвет самурайской этики и ее абсолютное распространение в высших и средних слоях японского общества пришлись на середину второго тысячелетия. Тогда были созданы труды о том, как должно жить и умирать самураю. Легендарный Наосигэ (1537 — 1619) говорил: «Путь самурая — это стремление к смерти. Десять врагов не совладают с одержимым человеком». Один из авторов книг о пути воина, Ямамото Цунэтомо (1659 — 1721), писал: «Я постиг, что Путь самурая — это смерть».
Генерал Акаси Гидаю после поражения, 1582 г. Его дзисэй: «Дослушаю песню кукушки в мире теней». Картина 1890 г.
Сэппуку делали и государственные, и культурные деятели. Один из основателей японской чайной традиции Сэн-но Рикю совершил сэппуку в 1591 г. по приказу господина Тоётоми Хидэёси. Накануне он провел с друзьями изысканную чайную церемонию и убил себя в присутствии свидетеля. Его предсмертные стихи: Семьдесят лет. Минула жизнь. Сильный жесток, гнев его слеп. Я приношу драгоценный меч Будде и предкам сегодня в дар.
Вечности меч! Разом пронзая Богов и Будд Ты в небеса Пролагаешь путь. Традиция сэппуку, хотя ее и пытались подавить после революции Мэйдзи 1867 г., надолго пережила ее. В 1868 г. самурай Таки Дзэнзабуро совершил сэппуку, чтобы смыть позор за военное преступление. Это было описано британцем Э. Сатоу:
«Мы тихо просидели около десяти минут, как вдруг услышали приближающиеся шаги на веранде. Осужденный, высокий японец благородного вида, вошел слева в сопровождении кайсяку и еще двух людей, видимо, выполнявших такую же роль. Таки был одет в голубое камисимо […]; на кайсяку был военный мундир. Проходя перед свидетелями японцами, они пали ниц, а им в ответ поклонились. […] Осужденного подвели к помосту перед алтарем, покрытому красной войлочной тканью; совершив два поклона, один на расстоянии, а другой перед самым алтарем, он сел на корточки на возвышении. Он проделал все со спокойной отрешенностью, выбрав то место, откуда будет легче всего упасть вперед. Человек, одетый в черное, поверх которого была накинута легкая серая мантия, принес обернутый бумагой кинжал на простом деревянном подносе, который с поклоном поставил перед осужденным. […] Затем четким голосом, надломленным, но не страхом и чувствами, а скорее отвращением к необходимости признаться в поступке, за который стыдно, он заявил, что один несет всю ответственность за то, что 4 февраля отдал жестокий приказ открыть в Кобэ огонь по иностранцам, когда они пытались бежать, и что за совершение этого преступления он собирается вспороть себе живот и просит всех присутствующих быть свидетелями. Затем он вытащил руки из рукавов верхнего платья, длинные концы которых сложил сзади, чтобы не дать телу упасть назад, и остался обнаженным до пояса. Потом он взял в правую руку кинжал, как можно ближе к лезвию, вонзил его глубоко в живот… Мужественно проделав все это, он наклонил тело вперед и вытянул шею, как бы подставляя ее под меч. Кайсяку, сидевший с самого начала ритуала слева от него с обнаженным мечом, внезапно вскочил и нанес последний удар».
И в следующих войнах прибегали к сэппуку. Знаменит случай генерала Ноги, командовавшего осадой Порт-Артура и понесшего из-за своих ошибок огромные потери. Возвращаясь в Японию в 1905 г., он писал: Армия императора, миллион воинов, победила сильного врага; После сражений в поле и осады крепостей остались Горы трупов. О стыд, как я посмотрю в глаза их отцам и дедам? Мы торжествуем сегодня, но сколько из них вернется?
Генерал Ноги Марэсукэ
Генерал Ноги умолял императора позволить ему покончить с собой, но тот не позволил. Ноги ждал семь лет, и вместе с женой совершил сэппуку в день похорон императора, свободный от клятвы, верный господину и измученный чувством вины. Он отказался от кайсяку и умер, истекая кровью, но сумев застегнуть свой белый китель.
Последний большой всплеск самоубийств путем харакири произошел в конце Второй мировой войны (после нее это стало большой редкостью). Один американский офицер писал из Новой Гвинеи в 1944 г.: «Кодекс японцев требует победить или умереть. Сдаваться или попадать живым в плен не входит в их наклонности». До марта 1945 г. в плену у союзников находилось всего 12 000 японских солдат, в то время как европейцы пленили миллионы. Во Второй Мировой японцы почти не сдавались в плен Харакири делали и рядовые, и многие генералы. В марте 1945 г. генерал Курибаяси Тадамити, командующий войсками в битве за Иводзиму, перед последней атакой на противника с оставшимися солдатами послал по радио в Генеральный штаб предсмертные стихотворения. Одно из них: Враг не разбит, я не погибну в бою, я буду рожден еще семь раз, чтобы взять в руки алебарду! Надежда на перерождение, иногда семикратное, нередко выражалась в предсмертных стихах самураев. По одним данным, Курибаяси совершил сэппуку, по другим — лично пошел в атаку.
Генерал Курибаяси Тадамити
Покончил с собой путем харакири генерал Усидзима Мицуру, командовавший в битве за Окинаву. То же сделали и несколько офицеров его штаба. Вице-адмирал Ониси Такидзиро, создатель отрядов летчиков камикадзе, также совершил сэппуку, уже после капитуляции Японии. Он умер после многочасовой агонии, во время которой показывал адъютанту свои предсмертные стихи: Чиста и свежа, После яростной бури Сияет луна. Пускай сто раз По десять тысяч лет Продлится сон мой.
Поэзия самураев, последний стих
Роман Грабовский
Сегодня, мне бы хотелось обратить внимание любителей поэзии, на такое явление в искусстве средневековой Японии, как предсмертные стихи самураев (Дзисэй). На самом деле, предсмертные стихи сочиняли не только самураи, но и миряне, монахи, учёные, это не было какой-то привилегией классового общества. С другой стороны, только самураи были обязаны в некоторых случаях совершать Харакири (сёпуку) – ритуальное самоубийство. Да и жизнь воина в средневековой Японии была мало предсказуема. Редко, кто из самураев умирал своей смертью. Видимо поэтому, предсмертные стихи самураев и заслужили отдельного упоминания в истории поэзии Страны Восходящего Солнца. В далеком краю Ухожу во глубины Бездонной реки, Не обняв напоследок Любимой супруги стан.
(Фудзивара-но Норимоти)
Сама традиция Дзисей, скорее всего, пришла в Японию из Китая, вместе с буддистскими монахами. Монахи сочиняли подобные стихи перед смертью, что бы продемонстрировать ясность ума, ведь в отличие от самураев, жили они долго, и таким образом демонстрировали окружающим, что ещё не впали в маразм, а из жизни уходят в состоянии просветления.
С пустыми руками пришел Я в этот мир, и босым Ныне покину его. Приход мой и мой уход Случайно с миром совпали. (Итикиё Кодзан, буддистский монах, наставник)
Так чем же нам, читателям, интересны предсмертные Дзисей самураев? Скорее всего, тем, что в последние мгновения жизни, человек заглядывает в самую глубь своей души, оценивает прожитые годы, и величественность происходящего. Дзисей, это послесловие жизни человека, и, от того, как он прожил эту жизнь, стих может быть и печальным, и с толикой юмора.
Взойдёт ли солнце, Останется ль в небе луна, Ах, уже всё равно…
(Масамунэ Акира)
Конечно, справедливости ради необходимо отметить, что многие дзисей писались заранее. А особенно ушлые самураи, заказывали их у известных поэтов. Но, это конечно издержки человеческого характера. Под порывом весеннего ветра Цветы опадают, Я ещё легче С жизнью прощаюсь. И всё ж, почему?
(Наганори Асано)
Как я уже писал выше, не только самураи писали предсмертные стихи. Ниже, приведены дзисей принцессы Ототатибана супруга принца Ямато Такэру. (ок. I в. н. э.) Женщина принесла себя в жертву морским божествам, дабы её муж, мог пересечь на лодке Токийский залив.
О, господин мой, Стоявший там, на поле В Сагами, Среди жаркого огня, В объятьях пламени!
Даже японские преступники, в последние мгновения жизни, обращались к поэзии:
Среди речных камней Песок иссякнуть может, Но в этом мире никогда Грабители и воры Не иссякнут. (Исикава Гоэмон, легендарный разбойник, японский Робин Гуд)
Разные люди, перед смертью обращаются к различным образам. У всех нас, один конец, независимо от того, кем мы являемся. Как сказал Воланд, в известном произведении: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер» М.А. Булгаков
Не стоит ли нам, живущим в бешеном темпе современного общества, остановиться на мгновение, и задуматься о том, что мы сможем написать в своём дзисей?
В статье использованы некоторые материалы из книги Ольги Чигиринской «Предсмертные стихи самураев».
Дзен и японская поэзия Стихи монаха дзен Рекана (1758-1831)
Дзен и японская поэзия
Объединяющая роль дзэна, свойственное ему сущностное отождествление разных видов деятельности превращали в норму универсальный характер искусства восточных мастеров. Они естественно совмещали занятия боевыми искусствами с занятиями поэзией, живописью, каллиграфией, приобщались к высшему смыслу чайного действа и искусства икебаны. Дух дзэнской эстетики наложил неповторимый отпечаток на эстетический облик этих искусств. Благодаря дзэн и его аналогам и другим родственным восточным учениям, все виды искусства (и мирные и боевые) пропитывались медитативностью. Принцип медитативности в восприятии различных явлений действительности был положен в основу практически всех видов человеческой деятельности. Любое действие, любой предмет или явление, любой образ или идея могли стать темой для медитации, имеющей целью переход особое состояние сознания, в котором только и мыслилось обретение человеком «абсолютной истины».
Йошу, Шинзо — Joshu, Shunso — (1750-1839. Креветка
Дзенское искусство и чайная церемония — это виды активной медитации на Востоке. Принцип медитативности постепенно превращался в одно из общих оснований культурной традиции Востока, задавая смысловой контекст движению по любому пути совершенствования человека. Так как представление о совершенстве связано с красотой, темы и объекты для медитации чаще всего были связаны с прекрасным в природе и искусстве. Причем прекрасное в искусстве на Востоке, как бы воссоздавало ту природную естественность, чистоту и красоту, которые одухотворяли путь самопознания человека, делая прекрасным сам процесс его самосовершенствования. Самурайский морально-этический кодекс бусидо («путь воина»), как одно из обязательных качеств истинного самурая, предполагал знание литературы и умение слагать стихи.
Два стихотворения дзисэй выдающихся японских поэтов восьмого века. Отомо Якамоти Глубоким сном должны мы мир назвать — И в этом я сегодня убедился. Мир-сон.. А я когда-то думал явь, Я думал – это жизнь, а это только снится.
Яманоэ Оккура (659-733 гг.) Бесстрашным воином я явился в мир — И что ж, уже конец пути? Где слава, Что могла передаваться Из уст в уста, из года в год, из века в век?
Стихи сложены незадолго до смерти поэта Яманоэ Оккура. Оккура был одним из самых образованных людей своего времени. Он служил чиновником при японском императорском дворе, затем долгое время прожил в Китае, где прекрасно овладел китайским языком, досконально изучил китайскую литературу и философию. Вернувшись в Японию, он поселился на острове Кюсю . Свои стихи он писал как на Японском, так и на китайском языках. Под конец жизни Яманоэ Оккура вернулся в столицу Нара, где, написав предсмертное стихотворение,
Стихи монаха дзен Рекана (1758-1831) Школа Сото-дзэн. Ради нас Моллюски и рыба Отдают себя Бескорыстно Нам в пищу
Весенний дождь, Летний дождик, Сухая осень. Может природа улыбнется нам И мы разделим ее милость.
Пожалуйста, не спутай меня С птицей Когда я налечу На твой сад Поесть диких яблок.
В синем небе зимние утки кричат; Горы наги, ничего кроме палых листьев. Сумерки — возвращаюсь по промозглой тропе, Один, с пустой плошкой для риса.
Не будет милостыни Снова сегодня В деревне. Снег падает И падает.
Нет везения сегодня в прошении милостыни; От деревни к деревне тащусь. На закате понял: до хижины — долгий путь по горам Ветер рвет мое тщедушное тело И моя маленькая миска выглядит так жалко — Таков выбранный мной Путь что ведет меня Через разочарования и боль, холод и голод.
Я пришел сюда Просить риса, Но цветущий клевер Среди камней Заставил меня забыть причину.
Играем в мяч С деревенскими детьми Теплым дымчатым Весенним днем — Никто не хочет, чтобы это кончалось
Весна уже здесь Деревья в полном цвету, Прошлогодние листья исчезли Мне надо поспешить- Встретиться с детьми
Распиваем сладкое сакэ С крестьянами А наши брови белеют от снега
Истинный монах Нуждается Всего лишь в одном — Сердце, подобном сердцу Никогда не презирающего Бодхисаттвы.
Ветер приносит Столько опавших листьев, Что можно развести огонь
Иногда я тихо сижу Слушая листопад Жизнь монаха вправду спокойна. Отрезанный от мирских забот, О чем же я плачу?
Если бы был кто-нибудь Подобный мне В этом мире Мы могли бы провести всю ночь За разговором, здесь, в хижине.
Весна началась! Драгоценности и золото Повсюду — Пожалуйста, ну пожалуйста Приходи в гости.
Ветви, что будут Хворостом по осени, Все еще цветут — Пожалуйста, собери травы, в поцелуях росы И приходи в гости.
В сумерки Приходи в мою хижину — Сверчки споют Тебе серенаду и я Познакомлю тебя с лесом в лунном свете.
Дождись света луны Перед тем, как отправиться — Горная тропа Покрыта Плодами каштана!
На росистой горной Тропе будет холодно. Перед тем, как уйти Как насчет Последней чашки теплого сакэ?
Когда ты поймешь, что мои стихи — не стихи, Поговорим о поэзии
Ночь напролет В моей хижине из травы Согретой хворостом Мы говорили и говорили. Как могу я забыть тот чудесный вечер.
Спускаюсь в долину собирать орхидеи Земля покрыта инеем и росой, Целый день искал я цветы Вдруг вспоминаю старого друга Что живет за реками и горами Встретимся ли мы когда-нибудь снова? Поднимаю взгляд к небу, Слезы текут по щекам.
Возвращаюсь домой после дня нищенствования; Шалфей заплел мою дверь. Теперь когда охапка листьев горит вместе с хворостом. В тишине читаю стихи Канзана, Под музыку осеннего дождя, шелестящего в тростнике. Я вытянул ноги и лег на пол. О чем мучиться? В чем сомневаться?
Я побрил голову, стал дзенским монахом, И провел годы прокладывая свой Путь сквозь сплетения сорных трав. Теперь все, что слышу от людей «Напиши нам стихи! Напиши нам стихи!»
